Сладкая и горькая жизнь Петра Ивановича Козлова
Светлой памяти моей мамы Галины
Петровны Макаровой (Козловой)
Как легкомысленны и нелюбознательны бываем мы в молодости. Потом приходит серьезность, прозрение, но поздно... «Все прошло, все умчалося в невозвратную даль...», - как поется в песне...
Мой дед, Петр Иванович Козлов, был целой страницей истории родного для 
меня города Тулы. Однако все его рассказы слушались нами, внуками, «вполслуха», часто мы просто отмахивались от них. А теперь не могу себе простить: как же все мы - дети, внуки - не догадались попросить его написать обо всей своей жизни; ведь ему хотелось многое рассказать. Хотя это одна сторона дела. А была и другая: жизнь наша была такова, что о прошедшем лучше помалкивать; так безопаснее, спокойнее... И вот попробую я поведать о деде, по его и маминым рассказам, по моим встречам с приятелями деда. Все это будет не без белых пятен. Возможно, это кому-то будет интересно.
«Я начинал с обгоревшей спички...»
Мой дед... Его никто не звал «дедушка». За глаза звали дедом, а в обращении «диди Пети». Это не из французского языка, а моего детского. Вслед за мной и другие внуки, и многие знакомые так и называли его. А некоторые родственники, говоря о нем, произносили: «Петр Иванович» - даже жена, даже дочь! Это человек со сложным характером и сложной, даже трагической судьбой.
Родился Петр Иванович 12 января по старому стилю - 25 января по новому стилю 1874 года в Кашире.
Где и как учился наш диди Пети? Я знаю, что он был грамотен и начитан. Слышала, что в юности заинтересовался археологией (почему?) и даже собрался учиться на «архиолуха», как сам шутил. Но судьба распорядилась иначе (почему?). И поступил он учиться кондитерскому делу к Флею, в Москве.
«Я учился у Флея», - эта фраза всегда звучала в устах деда. Кроме как от него я никогда ни от кого не слышала и не читала об этом человеке. И вот совсем недавно, спустя тридцать пять лет после смерти деда, я читаю у Ивана Шмелева в рассказе «Рождество в Москве»: «Темнеет рано. Кондитерские горят огнями, медью и красным лаком, зеркально-сверкающих простенков. Окна завалены доверху: атласные голубые бонбоньерки, - на Пасху алые! - в мелко воздушных буфчиках, с золотыми застежками, - с деликатнейшим шоколадом от Эйнема, от Абрикосова, от Сиу... Пуншевая, Бормана, карамель - бочонки, россыпи монпансье Ландрина, шашечки-сливки Флея, ромовые буше от Фельца, пирожные от Трамбле... »
Так вот откуда знаменитые дедовские тянучки и крем-брюле!.. Но об этом позже.
В начале XX века (в 1900? 1902?) Петр Иванович Козлов открыл свою мастерскую - кондитерский магазин. На что? Откуда первоначальный капитал? И опять я слышу много раз повторенную дедом фразу: «Я начинал с 
обгоревшей спички», Что стоит за этим образным выражением? У Олега Васильевича Волкова, в его книге «Погружение во тьму» сказано: «Петр Иванович, бывший владелец лучшего кондитерского магазина в Туле, начал с мальчиков у прянишников, а перед революцией у него уже были рысаки на бегах в Москве». Вторая часть фразы очень сомнительна; ездил смотреть бега, в тотализатор играл, а чтобы «свои рысаки» - непонятно!.. А вот первая часть вполне может быть правдой. Есть еще мое личное предположение. Женился Петр Иванович на Анне Ивановне Скворцовой - дочери кондитера Ивана Алексеевича Скворцова, Может быть, тесть поспособствовал дать в руки зятя свое дело? Уделил часть капитала? Чтобы потом проиграть ему в конкуренции и закрыть свою кондитерскую?! (Такие слухи носились в нашей семье как семейные предания, Так ли было на самом деле - трудно сказать).
Итак, с начала XX века и до 1913 года кондитерский магазин Козлова находится на углу улицы Киевской и Учетного переулка (где сейчас правая часть магазина «Ткани» или «Диана», а по правую сторону переулка - бывший Московский Учетный банк, тульское отделение, а в советское время - телеграф). Кстати, на южной стороне учетного банка висела вывеска галантерейного магазина Владимира Доброхотова, чья дочь 
Елизавета всю жизнь была близкой подругой моей мамы. Чуть глубже в переулке стоял двухэтажный дом, который снимал
Петр Иванович, Внизу была мастерская, а наверху жила его семья: жена Анна Ивановна (1875-1943), сын Георгий или Юра (1901-1922), сын Николай (1903-1959) и дочь Галина (1906-1998) - моя мама. Была еще дочка Сонечка, умершая в младенческом возрасте.
А через Киевскую улицу, напротив, рядом с магазином Лехельта (где позже был магазин «Малыш») в доме 23 «в 1907 году... находилась одна из лучших тульских кондитерских, принадлежавшая Ивану Алексеевичу Скворцову. С какого времени ведет свое начало магазин тестя Петра Ивановича - не знаю. А. С. Тихонова (старший научный сотрудник музея «Тульские самовары») нашла в архиве такие сведения: в 1887 году на Тульской кустарно-промышленной выставке малую серебряную медаль получил Иван Алексеевич Скворцов. Жил он с семьей в собственном доме на Серебрянке (ныне улица Халтурина). В начале XX века кондитерские И. А Скворцова и П. И. Козлова существовали параллельно, о чем свидетельствуют найденные в тульских газетах рекламы.
Есть фотография летнего павильона, торговавшего кондитерскими изделиями в Кремлевском саду. Выглядит он сказочным изукрашенным 
теремком с вывеской «Скворцовъ». На фотографии видно, что внутри павильона стоит сам И.А. Скворцов с дочерью Анной Ивановной. У Козлова же ранее из обнаруженных объявлений относится к 1908 году: «В кондитерской П. И Козлова получен громадный выбор пасхальных яиц: плюшевых, атласных, деревянных, фарфоровых, сахарных и др. Особенно рекомендуем шоколадные яйца собственного производства. Принимаются заказы на куличи, пасхи, бабы греческие и польские мазуреки». («Тульская молва» б апреля 1908 года).
В 1913 году в рекламах появляются сведения о переезде кондитерской. «Кондитерская П. И. Козлова доводит до сведения покупателей, что магазин открыт в будни до 8 часов вечера, в праздничные - до 2-х часов дня. В кондитерской всегда имеются торты, пирожные, печенье, сухари, конфекты и шоколад в большом выборе и самого лучшего качества. В скором времени кондитерская будет переведена в дом Матвеева, где фотография Кантера» («Тульская молва» от 27 июля 1913 года).
Расцвет деятельности. Награда в Италии.
Итак, кондитерская, да и место жительства семьи, переехали на дру-
гую сторону Киевской улицы. А до переезда было важное событие в жизни Козлова и его кондитерской. В 1912 году в Италии, в Риме, состоялась международная выставка. В семье нашей никогда не было разговора о поездке деда за границу. Значит, он посылал туда свою продукцию. Какую? Я не знаю. Скорее всего, разные конфеты и пряники. На одной из фотографий Петр Иванович снят с красивым молодым человеком. Мама говорила, что это его приятель Боде; «Кажется, он был коммивояжером», - добавляла она. Может он и возил в Рим дедовские сладости? Но из всего этого точно известно, что дед завоевал там Гран-при, подтвержденный дипломом и медалью.
Вернемся в 1913 год. Кондитерская переехала в дом Матвеева на Киевской. Я помню это место; в мое время там был галантерейный магазин «Тюльпан». 
(Слева от ворот входа в кинотеатр им. Бабякина). Во дворе был
дом, где жила семья Козлова (вверху), а внизу была мастерская деда, В этом месте (в этом доме?) была фотография Кантера, там же жил и работал знаменитый портной того времени Эдельштейн. У него была вывеска: нарисована собака, вцепившаяся в брюки мужчины, а под этим подпись «Врешь - не разорвешь! Сшито у портного Эдельштейна»
Позже, когда дед жил на Хлебной площади, а его квартирантом был доктор Н.И. Нарбеков, дядя Коля - сын Петра Ивановича сказал: «Николай Иванович, там Вас спрашивает «Врешь - не разорвешь», что, кажется, слышал
сам Эдельштейн. Там, где впоследствии возник кинотеатр им. Бабякина, по рассказам мамы, была синагога (а может быть неофициальное место сбора евреев дня моления?) Во всяком случае их однажды напугал шаловливый сын Петра Ивановича - Николай: он завернулся в волчью шкуру, которая служила ковром в кабинете деда, с выделанной головой волка; и эту голову просунул в окно еврейской молельни! Там возник страшный переполох!
Как же выглядела кондитерская? Расскажу, основываясь на маминых воспоминаниях: В двух больших окнах-витринах под полосатыми маркизами от солнца выставлялся свежий товар. Все оформление витрин 
менялось в соответствии с сезоном, праздниками. На Рождество сверкала украшенная елка, на Пасху красовались большие шоколадные (плетеные!) яйца, перевязанные красивой лентой с бантом. На оформление была большая мастерица Анна Ивановна, моя баба Аня. В кондитерскую вели стеклянные двери, в тамбуре между дверями - большая кофемолка. В первой части кондитерской стояли мраморные столики с
металлическими ножками. На них подавали чай, кофе, сладости. У стены - большой медный кофейник с краном. В нарядном платье, с красивой прической Анна Ивановна сидела за кассой, к тому же она помогала упаковывать, завязывать банты на коробках. Из рассказов мамы и знакомых попробую собрать ассортиментдедовской кондитерской:
Торты - бисквитные, песочные, шоколадные, безе, фруктовые; о некоторых из них я рассказала чуть раньше.
Пирожные:
- миндальное; круглое, песочное, посыпанное жареной крошкой из миндаля;
- "стрижка" - из тонких лепестков слоеного теста, между ними безе, пирожное высокое, продолговатое, посыпано крошкой;
- "буше" - круглые бисквиты, внутри крем, сверху помадка бледно-розового цвета;
- эклеры - трубочки гладкие, витые, внутри крем, снаружи глазурь;
- пирожные - "бутерброды" из бисквитов, а на них кондитерское изображение колбасы;
- "картошка" - из бисквитных крошек с кремом (при моей жизни дома делали картошку из жареной муки, смешанной с кремом).
Конфеты:
- "какао-шуа"; шоколадные квадратные, чуть больше ириски с начинкой из какао-крема;
- шоколадные бутылочки с ромом.
Самыми известными, самыми любимыми и востребованными были тянучки, о них в первую очередь вспоминают все, кто помнит деда. Из одной и той же основы - молоко, сахар, ваниль - рождались и тянучки, и крем-брюле, и ирис. Но разное время варки, разная технология сбивания рождали разные вкусовые качества. Все эти три разновидности «вкуснятины» довелось попробовать и нам, всем внукам Петра Ивановича.
У него уцелела от кондитерской медная кастрюля с дном - полусферой, чтобы не пригорало и было удобно помешивать. В ней-то он и варил в саду нашего маленького дома, на сложенной папой печурке эти конфеты. Выливал сваренное содержимое на мраморную доску и металлическим скребком помешивал, потом раскатывал, сначала обычной, потом нарезной скалками и резал длинным ножом. Ириски были темно-коричневого цвета. Нарезанные квадратиками, довольно твердые. Квадратики крем-брюле были бежевого
цвета, мягкие и нежные..
Сын Петра Ивановича Николай Петрович (дядя Коля) помогал отцу в годы нэпа, поэтому сам владел многим из арсенала дедовских умений. Это помогло его семье как-то существовать в первые годы после Отечественной
войны. Надо было кормить троих детей, А были периоды, когда не удавалось найти работу (и дядя Коля, и его жена Екатерина Сергеевна - по специальности бухгалтеры). Дядя Коля варил ирис, крем- брюле, а ляля Катя
продавала конфеты поштучно, замерзая на морозе и жарясь летом Однажды покупательница сказала Екатерине Сергеевне о том, что эти конфеты напомнили ей продукцию Козлова Петра Ивановича; не имеют ли они какую-
то связь с прошлым? Екатерина Сергеевна, конечно, отрицала всякую возможность этого: такое было время! Из перечисленного 
становится понятным, что деда нельзя назвать пряничником, таковыми были Гречихины, Белолипецкие и другие. Но, судя по рассказам мамы, а также по приведенным здесь рекламам, тульские пряники все-таки имели место в дедовском производстве.
Об известности кондитерской Козлова говорит еще один интересный факт:
Однажды, охотясь с приятелями неподалеку от Козловой засеки или Ясной Поляны, дед встретил Льва Николаевича Толстого.
- Здравствуйте, Лев Николаевич!
- Откуда Вы меня знаете?
- Кто ж Вас не знает?!
- А Вы кто?
- Я Петр Иванович Козлов, тульский кондитер.
- Слышал, слышал. Сам не бывал у Вас в кондитерской, а вот мои дети бывают.
Поговорили на охотничьи темы, Лев Николаевич посоветовал охотникам побывать на провальных озерах, где очень красиво. Простились и разошлись. А дед потом очень жалел, что не попросил у Льва Николаевича автограф или, так как это проблематично в лесу, то хотя бы сорвать листочек на память, который можно было засушить.
Дом на Хлебной площади.
Итак, 1912 год - медаль в Риме, 1913-1915 г.г., судя по рекламам в газетах, кондитерская процветает, и вдруг в 1916 году дед закрывает кондитерскую. Какими ветрами навеяно это решение? Прошедшим 1914 годом?Грядущим 1917? Интуиция или какие - то экономические проблемы В этом же году Петр Иванович покупает у Н.И. Тулубьева дом на Хлебной площади. До этого - и в Учетном переулке, и на Киевской в доме Матвеева он арендовал помещения для жилья, мастерской и магазина. Теперь у него свой дом. Он и сейчас цел. Не, в самом ветхом состоянии - Хлебная Площадь № 19/2 (угол ул. Глеба Успенского - ранее Волковой), стоит над базаром, в нем с 1940 года размещается спортивное общество «Спартак».
Жизнь на Хлебной площади - это целая эпоха в жизни семьи Петра Ивановича Козлова, значительная и, в то же время, трагическая. Сначала о доме. Шесть комнат, расположенных анфиладой, под прямым углом, одна, седьмая, отдельно. Кухня с русской печью, просторный чердак, ванная с баком, нагревающимся дровами, канализация, во дворе флигели, сараи. Когда поселились на Хлебной площади деду было 42 года, бабе Ане - 41 год, детям - Юре 15 лет, Коле 14, Гале 10. Коля и Юра учились в Перовской гимназии, а Гадя - в Ольгинской. В год окончания гимназия уже называлась Второй единой трудовой советской школой.
Чем занимался дед с 1916 по 1921 год, я никогда не знала. Некоторые немногие штрихи проявились, когда Людмила Сергеевна Колесник стала заниматься архивными документами. В газете «Голос народа» от 23.07.1917
года Петр Иванович значится в списке кандидатов в гласные Тульской Городской Думы от блока Тульской Торгово-промышленной партии и группы домовладельцев.
По рассказам мамы, когда-то в период нэпа, дед заведовал магазином «Тулсад» в городе Москве на Кузнецком мосту, дом 14. Рекомендовал деда на это место Прохоров Макарий Амвросиевич. Кем он был, я не знаю, а отец его Амвросий Павлович - белевский почетный гражданин, основатель производства «огневой» сушки плодов и овощей, изобретатель знаменитой белевской пастилы.
В Туле кондитерская кооперативного товарищества садоводов Тульской губернии - «Тулсад» - находилась на углу улиц Советской и Фридриха Энгельса. В нем был «широкий выбор тортов, пирожных, печенья, белевской
пастилы и тульских и миндальных пряников ». Олег Васильевич Волков в «Погружении во тьму» пишет о Петре Ивановиче: «...Конечно же, за свое добро, за кровное, он держался крепко. Особенно теперь, за те крохи, что не отняла у него революция: двор на Хлебной площади и налаженное кое-как во флигеле крохотное производство сластей. Им он и пробавлялся с семьей после объявления «новой» экономической политики, возвращавшей к самой что ни на есть испытанной человеческой практике»
Трагическое событие в жизни деда и всей семьи, событие, потрясшее весь город, произошло в 1922 году весной - в марте или апреле. Пишу о нем по рассказам моей мамы, которой тогда было 16 лет. У деда хранились вещи какого-то его приятеля - помещика. А в дом несколько раз пытались проникнуть воры. Дед, взволнованный такими обстоятельствами, в очередную тревожную ночь (часа в 4-5 утра) поднял своих сыновей, схватил охотничье ружье и все трое выбежали из дома. Кто-то метнулся в сторону. «Налево!», - закричал Коля, То ли он увидел вместо воров. Юру (дядя Коля был близоруким), то ли Юра по этому призыву бросился налево, дед выстрелил.... Оказалось, в Юру ... Подбежал. «Папа, ты меня убил», - сказал сын... Юру отвезли в больницу. У него было дробью разбито легкое. Несколько часов он был жив. Около него дежурила мать - баба Аня. Слышалось шумное дыхание. Юра был в сознании. «Весна,., Так хочется жить», - с трудом вымолвил он. Как могли это выдержать дяди Пети и особенно баба Аня?!
Юре исполнился 21 год. Он был красив и умен, очень аккуратен, строго следил за порядком в своей комнате и содержал ее в большой чистоте. Юра увлекался спортом, состоял в обществе «Сокол» (когда-то через нескольких лет после его смерти в Гуле проводились легкоатлетические-соревнования памяти Георгия Козлова). Настроен он был достаточно революционно, не в унисон с отцом. Приветствовал изъятие драгоценностей из церквей, говоря «значит, это необходимо». Похороны были странные, впереди шел священник, а позади ...оркестр! Несметное количество народа шествовало за гробом. А на кладбище как рассказывала мама, множество любопытных залезли на деревья.
Дом на Хлебной вынуждал к большим налогам, которые все время увеличивались. Дед решает поселить квартирантов. Первыми квартирантами были Нарбековы - Николай Иванович с семейством. Н.И. Нарбеков в 1940-е годы был известным в Туле терапевтом,заведовал отделением в больнице им. Семашко. Остальные квартиранты были менее "удачными". Они не платили за жилье вовсе, либо платили мизерные деньги, которых не хватало на покрытие расходов на дом и налогов. В конце 1940 года дед продает дом спортивному обществу "Спартак" и покупает часть дома на ул. Коммунаров, напротив ликеро-водочного завода. Дом выходил торцом на улицу, а основной своей частью в Третий проезд, который и был адресом. Вот так начался новый этап жизни семьи Петра Ивановича Козлова.
Мы с дедом в Третьем проезде в военные и мирные годы
Не знаю, как в кондитерской, но после нее дед не был практичным человеком. С домом в Третьем проезде его крепко обманули; площади он получил меньше, чем указано в плане. А качество дома, мягко выражаясь, было посредственным. Зимой в доме было очень холодно; существующие печи были плохими, пристроенная папой печурка раскалялась чуть не докрасна, а у окон был виден пар изо рта...
Мы ждали обещанного сноса дома с 1940 по 1963 год! Но что было замечательно, так это весна и лето; когда цвели яблони, сирень - все плохое забывалась! Дед любил копошиться на грядках, в саду, наводил порядок вокруг дома.
Вспоминаю лето 1941 года до начала войны. Папа был на гастролях с симфоническим оркестром в Ворошиловграде. Однажды разразилась гроза. Молния попала в электрическую линию наших маленьких домов. В этот миг лопнули лампочки и загорелись абажур и выключатели, электросчетчик. Баба Аня набросила на счетчик полотенце, но оно было влажным и ее отбросило, ударив током. Как-то быстро огонь локализовался, удалось с ним справиться. Но испуг был большой. (Может, с тех пор я боюсь грозы?!)
Но более страшная гроза пришла 22 июня 1941 года. Вскоре начались бомбежки Тулы
Родители и трое детей - Женя, Галя, и совсем маленький, полуторагодовалый, Аркадий - разместились в одной небольшой комнате через русскую печку от крошечной кухни. В другой комнате жили баба Аня, мама, папа и я.
У деда была отдельная «комната» - малюсенький закуток длиной в его кровать. Головная спинка кровати упиралась в стену, ножная в печку. Это была правая часть комнаты. Прямо - напротив двери - окно во двор, прикроватная тумбочка и маленький шкафчик-бюро. По левой стене окно на террасу, два стула и вешалка на стене для одежды. Над кроватью висели рога лося (когда-то отстрелянного дедом - на это давалась лицензия в охотничьем обществе), охотничье ружье-двустволка и диплом «Гран-при», полученный в Италии (как уже говорилось за кондитерские заслуги).
Вот такая «территория» оказалась у Петра Ивановича после дома на Хлебной площади! Плюс вода на улице, в колонке, в конце Проезда, а «удобства» во дворе.
Немцы приближались к Туле. Папа, как и все мужчины - туляки, отправился по призыву в деревню Торхово, хотя у него было больное сердце с детства. После пешего перехода распухли ноги, ему стало плохо, и как-то удалось вернуться домой.
Началась осада Тулы. Мы жили на переднем рубеже. Немцы шли со стороны Ясной Поляны и Косой горы. У нашего дома стояла зенитка, бомбежки участились. Каждый день, в определенное время немецкие самолеты летели на Москву, и те, которым не удалось сбросить там бомбы, «разгружались» над Тулой. Однажды бомба упала во двор винного завода. Взрывная волна перелетел л через наш дом - в следующем доме вылетели все стекла, а нас только здорово тряхнуло. Помню страшный удар и дрожащий звон стенных часов... Мы все перешли жить в укрытие - насыпной погреб во дворе. Защита эта была призрачной, но, видимо, лучше, чем сказаться под обломками дома.
Я помню, как с пролетающих немецких самолетов что-то сыпалось, как картошка. Это были зажигалки. Однажды дед сидел в подвале у открытой двери, что-то ударило его в плечо. Оказалось - осколок от бомбы (или снаряда?) - горячий, рваный, продолговатый кусочек. Хорошо, что не в голову. Телогрейка защитила его, да и рикошет от притолоки.
Однажды мои родители шли по улице Коммунаров и с ужасом наблюдали, как с подъехавшей к водонапорной башне возле стадиона машины обрушился шквал огня и грома; быстро отстрелявшись, машина уехала. Это были первые «Катюши» на улицах нашего города. К нам пришли военные и приказали перебираться куда-нибудь в глубь города подальше от нашего южного района. Так снова возникла Хлебная площадь, куда к сестре Екатерине Ивановне во флигель мы все и отправились (Нарбековы были на фронте). Дед решил остаться караулить дом. С ним была собака - бело-розовый пойнтер Лора. Пошли мы всей семьей с немудреным скарбом; дошли до первого угла и у дяди Коли лопнул ремень, на котором он нес через плечо матрац. Пришлось остановиться, перевязать. Эта случайная остановка спасла нам всем жизнь. Когда мы подошли к углу Пушкинской, где сейчас Областной суд, раздался страшный взрыв. Нас всех втолкнули в это судебное здание, в убежище. (Как сейчас помню, я несла куклу - любимого Игорька!) Оказалось, что снаряд влетел в дом на углу Пушкинской и Тургеневской, как раз через квартал, до которого мы не успели дойти. (Спасибо ремню. Разве ему?? Богу!!)
Стали мы жить на Хлебной. Но немцы в это время начали заходить с Веневского направления и снаряды летели как раз в нашу сторону. Помню, папа говорил мне: «Пересядь на другую сторону, оттуда стреляют».
Как только стали теснить немцев, заканчивалась героическая оборона Тулы, мы вернулись в Третий проезд. Дом стоял замерзший; застыла вода, погибла небольшая пальмочка... Но это был свой родной дом! (С позиции сегодняшнего дня удивляет, что все двери и замки на них были на месте, все цело...). А когда дали электричество, какими яркими казались окна дома, каким теплом и уютом веяло от них при подходе к нашему приземистому, неказистому домику!
В апреле 1943 года все разошлись по делам. Остались мы вдвоем с бабой Аней. Смеркалось. А электричества в доме не было, сидели с «коптилками» - пузырьками с бензином и фитильком. (Сделал папа). И снова от бабы Ани потребовалось что-то «организовать», «устроить»...
«Зажги, пожалуйста, коптилки, я поиграю». (Я уже занималась музыкой, ноты плохо видно). Баба Аня стала поджигать фитильки на коптилках, стоящих на столе - и вдруг огромное пламя! Бабушка руками пытается загасить - ничего не получается. Я стучу в стену соседям и хватаю с высокого кухонного стола в обнимку полное ведро воды (разве я понимала, что разлившийся бензин нельзя заливать водой!) Но пока добираюсь несколько шагов до комнаты - бабушка лежит на полу, на ней горит телогрейками эту воду я выливаю на нее. Бегу за вторым ведром. (Много лет после случившегося я не могла подпять даже неполное это ведро). В это время появились соседи. Остальное я уже плохо помню. Баба Аня погибла, видимо, от инсульта или инфаркта; она неважно себя чувствовала в этот день, а такой испуг она уже не выдержала. Так и жизнь кончила, на том месте, где сидел всегда дед, упав как бы к его ногам!... Абсолютно не помню деда в момент его возвращения, похорон бабы Ани. Мамин шок знаю уже больше по ее рассказам в более позднее время. Вот так вторая трагедия постигла семью Козловых.
Тяжелая жизнь военного времени покатилась дальше. Голодали. Проблемой было во что одеться, идя в школу, в чем носить тетради с шершавой серой бумагой. Но детство, несмотря ни на что, было веселым и освященным нашей дружбой. Мы - это Женя, Галя, Аркадий, я - внуки Петра Ивановича, а также Галя-маленькая (соседка Галя Павличева, «маленькая» в отличие от нашей, «большой» Гали). Игры в прятки (садик и какие-то захламленные сараи в этом здорово способствовали), в пионерский лагерь (где я - «старшая вожатая», а трое моих двоюродных - «пионеры»), попытка жить по расписанию с трудовой частью дня - работа на огороде, с походами в парк, который рядом. Диди Пети настороженно поглядывая на наши игры - не помяли бы мы грядки и не поломали ветки. Иногда, не выходя, грозно стучал нам в окно.
Диди Пети любил возиться в саду, выполнял по мере сил своих необходимую работу: полол, наводил порядок, подвязывал что-то, особенно любил собирать плоды, чтоб затем «пустить их в дело», а также с большим удовольствием угощать всех приходящих к нам друзей и знакомых, с гордостью преподносил очень крупные, красивые и вкусные яблоки.
Вернемся к кондитерским делам деда, но уже в Проезде (я думаю, читатели уже привыкли к такому обозначению: «Третий проезд» - это значит кусок жизни с 1941 по 1963 год). Теперешняя его «деятельность» была уже в рамках семейного угощения или заказов знакомых. Заказывали торт по случаю чьего-нибудь торжества, или торт в подарок кому-нибудь сооружал дед. Хорошо помню, что на свое 80-летие (в 1954 году) диди Пети делал торт, помню как восторгалась им пришедшая на следующий день моя любимая учительница истории Людмила Михайловна и удивлялась, что дед достиг такого почтенного возраста. Я, мои родственники и наши друзья помним божественный вкус дедовских тортов. Несмотря на материальные трудности, он никогда не употреблял маргарин, только сливочное масло, (редко, когда магазинный торт попадался вкусный, мы говорили: «Пахнет, как дедовский»). Помним неповторимый вкус и запах тянучек, ирисок, крем-брюле...
Иногда, когда позволяли средства, дед обращался к своему привычному творчеству. Почему-то помнится больше летом. «Сворим одное крембрюлевую?», - любил пошутить диди Пети, брался за свою медную кастрюлю с круглым дном и направлялся к печурке, построенной папой во дворе. Мы, внуки, в предвкушении предстоящего - «ушки на макушке»... Дед варил молоко с сахаром, ванилью, разливал густую массу на кусок мрамора. Перво-наперво дед созывал нас на соблазнительную, с его точки зрения, поиманку выпить сладко-молочную жидкость. Это нам не нравилось. Мы были оскорблены, что дают пить обмывки, ждали «основную продукцию»... Обрезки были всегда наши! Вот это уже настоящее лакомство. Надо сказать, что уже в Проезде, в очень солидном возрасте, дед был приглашен для обучения молодых кондитеров в Щекино. Какое-то небольшое время он преподавал там, видимо, на каких-то курсах (может быть, повышения квалификации). Готовясь к этому, он набросал некоторые рецепты в записной книжке. Эту книжку я подарила в музей тульского пряника (на Октябрьской), рецепт пряников оттуда был напечатан на обложке книжечки А.С. Тихоновой «Пей чай да пряником заедай».
Есть фотография деда с дочерью и сыном, датированная 1929 годом. Я смотрю нежнее и думаю: с 1929 до 66-го года не так много и изменился диди Пети! Он всегда стригся под машинку. Лысины, по-моему, у него не появилось и к старости. У него почти не было морщин (между прочим, мама, в этом отношении была в него: у нее до последних дней было абсолютно гладкое лицо, хотя она никогда не пользовалась масками, кремами и, более того, умывалась всегда с мылом!). Глаза у Петра Ивановича голубые, к старости как-то выцветшие, голос тихий, с хрипотцой. Любил посмеяться, людей повеселить, но легко и быстро мог и прослезиться. Был он очень гостеприимен, подолгу мог разговаривать с друзьями, приятелями и просто знакомыми людьми, но при этом очень много времени уделял чтению. Глаза позволяли, к старости читал в очках, но очень сильных стекол у него не было и в глубокой старости.
Выпивая с друзьями, дед мог так шутливо отказываться: «Во-первых, я не пью. а во-вторых, только что выпил». Или показывает, как некоторые прикрывают рюмку, отказываясь, но раздвигают пальцы, чтобы можно было налить...
Про маму говорил: «У меня одна дочь, да и та галка»... Когда видел, что у нас что-то не удается в нашей «деятельности», или считал это ненужным, проходя мимо, небрежно бросал: «Артель «Напрасный труд»...
О ком-нибудь поющем, в том числе обо мне, мог сказать: «Голосок небольшой, но противный!»
Какого-нибудь лысого приятеля спрашивал: «Волосы-то все на медальоны раздарил?»
Мог вставить иногда иностранное словечко, например: «Ну это a pro - pos» (по - французски “между прочим”)
У него был миллион каких-то присказок, которые звучали чаще, когда дед был в хорошем расположении духа.
«Прелесть, какая гадость...»
«Что нам, малярам - день работам, два - гулям ».
«У нас пойдет! У нас не у рогожинского попа!»
Вернемся в 1959 год. Летом этого года дед потерял своего второго сына - Николая. С дядей Колей нас связывала многолетняя совместная жизнь, я его очень любила, с ним было мое ранее детство, а потом отрочество и юность. По специальности он был бухгалтером. Дядя Коля был близорук, носил круглые очки. Характер у него был мягкий, он был веселым, остроумным человеком, всегда шутил. Как его мать баба Аня, он жил, думая о людях больше, чем о себе и всегда стремился сделать людям что-то доброе и приятное. Был скромен, деликатен, вежлив, приветлив. Он очень любил своих трех детей, хотя и ворчал на них часто (а как иначе?!) Старшая, Женя, была его неродной дочерью. Но этого никто не маг почувствовать, а сама Женя просто не знала об это& до восьмого класса. Когда ей пришлось поведать правду (документы «подвели» в связи с оформлением в последнюю ступень школы) - это было для нее шоком, большой трагедией, но ничуть не изменило их отношений. Умер дядя Коля (от инсульта), держа за руку Женю...
«Не говори с тоской - их нет...»
Весной 1963 года прощались мы с нашим многотрудным бытом в проезде. Хорошо, что это было в конце апреля, иначе было бы очень трудно расставаться с цветущим садом. Наш новый дом стоял в нескольких шагах от старого, так что все, что можно мы переносили на руках.
На месте Третьего и Четвертого проездов теперь бульвар, на котором спустя десять лет после нашего переезда установили памятник Льву Николаевичу Толстому. Бронзовый Лев Николаевич изображен идущим по траве. Если он сделает несколько шагов вперед, то пройдет через наш сад и выйдет на привычную, исхоженную и изъезженную им дорогу Тула - Ясная Поляна.
У деда был светлый разум до последних дней. Он со свойственным ему юмором говорил: «Умирать не так страшно, как трудно без привычки...»Только за дня два-три до смерти помутилось его сознание, слышался ему колокольный звон... Иногда он говорил что-то разумно-прощальное: «Живите дружно...» Пришла проведать Петра Ивановича тетя Оля, собралась уже уходить, но что-то заставило ее и маму еще раз войти в комнату деда, вот при них он и закрыл глаза навсегда... «Умер, как святой», - сказала тетя Оля...
Ирина Феодосьевна Макарова, фото из семейного альбома Козловых-Макаровых