Отличительной особенностью пионерлагеря «Горелки» была близость к Туле. Он был на конечной остановке городского автобуса №1. Для ребятни это значило свидания с родными каждый выходной. Поэтому четыре недели с еженедельными посещениями переносились легко. Посетителями обычно были не только родители, но и прочая родня. Овладев ребёнком, они уединялись среди кустиков лагерного леса, и начинался пикник с разными вкусностями. Не секрет, что взрослые пили вино. Детям привозили ситро и квас. Лагерным обедом мы в этот день пренебрегали. Перед отъездом оставляли каждому мешок с печеньями и конфетами, которых должно бы хватить на неделю. Но кончалось всё за 2-3 дня.
В моё время (1950-е годы) лагерь назывался просто «Горелки». Его принадлежность Оружейному заводу на вывесках не афишировалась (до начала 1960-х годов - прим.адм.). Завод был номерным – «почтовый ящик №86». Лагерная жизнь у детей и зеков была во многом похожа. Жили поотрядно в одноэтажных деревянных домах барачного типа. Одна половина девичья, другая мальчишечья. На каждой половине по одной общей спальне на 15 мест. Утром и вечером общее построение лагеря, называемое «линейкой». Вместо переклички председатели отрядов из числа активных пионеров сдавали рапорта старшему вожатому из взрослых. На линейках делали объявления, поощряли достойных и наказывали провинившихся. Наказанием было выставить виновного перед строем на время обличительно-воспитательной речи или прохождение «позорного круга» вдоль всей линейки из десятка построенных отрядов. Ежедневно поднимали на флагшток утром и спускали вечером простой красный флаг.
С запада и севера лагерь был ограждён забором из железных прутьев. У главного въезда, напротив автобусной остановки, был сменный пост дежурного отряда. Здесь не пропускали посторонних и вызывали к воротам начальство и детей по необходимости. На востоке лагерь граничил с запретным для нас яблоневым садом. Без ограды! Его регулярно объезжал верховой объездчик с ружьём. Говорили, что стреляет солью. Но желающих воровать яблоки не было. Отчисление из лагеря было незамедлительным и позорным для родителей. В самоволку мы иногда ходили через северный забор на полуразваленную горельскую церковь и на соседнее кладбище. Там лакомились земляникой. Южной границей лагеря был пологий широкий овраг, в котором развлекались под присмотром младшие отряды.
Культурная жизнь крутилась вокруг открытой эстрады с рядами скамеек, с двухэтажной кинобудкой и примыкающим к ней клубом для кружковых занятий. Помню, я занимался там выжиганием и выпиливанием.
На восточном краю лагеря, перед заводским садом, был стадион с вытоптанным травяным футбольным полем, такой же волейбольной площадкой и с набором примитивных гимнастических снарядов – турник, железные брусья, бревно.
Кухня, по-моему, была каменной. А пристроенная к ней огромная столовая была деревянной и светлой. Дежурный отряд вполне справлялся с раздачей блюд на 300 персон и с уборкой посуды.
Мыться ходили поотрядно в летнюю душевую. Умывались под открытым небом из отрядных надворных рукомойников. Там же и ноги мыли перед сном. Туалеты были тоже коллективного пользования - на десяток дырок в полу без разделительных стенок.
По нонешним временам ни один надзорный орган не позволил бы работать такому лагерю. А мы и такой жизни радовались.
Вячеслав Горчаков